"Я приняла тебя за необыкновенного человека, я полюбила тебя, но ты оказался сумасшедшим..." (Чехов VIII, 255)
Спасибо Вам,
Polina, за столь развёрнутое и прочувстванное сообщение. Девушки, вообще, зачастую оказываются гораздо смелее иных зрелых и многоопытных мужей, да... И как же часто их ждёт горькое разочарование в последствиях собственной смелости. Вот и Таня Песоцкая... тоже, в конечном итоге, жестоко обманулась в своих ожиданиях. Но Чехов не был бы Чеховым, если бы ограничился только лишъ данной констатацией.
”
Вся, вся наша жизнь ушла в сад, мне даже ничего никогда не снится, кроме яблонь и груш, – сетует Таня в разговоре с магистром. – Конечно, это хорошо, полезно, но иногда хочется и ещё чего-нибудь для разнообразия. Я помню, когда вы, бывало, приезжали к нам на каникулы или просто так, то в доме становилось как-то свежее и светлее”...
Ну, что ж... разнообразия им случилось с избытком, однако, реакция этих людей на столь радикальное разнообразие, была реакцией ребёнка, чъя любимая игрушка вдруг неожиданно вышла из повиновения. - Не иначе сломалась!
Вся дальнейшая история этого семейства, это история тщетных попыток вернуть себе утраченный контроль над любимой куклой. Приметы собственного инфантилизма Коврина щедрой рукой мастера разбросаны по всему тексту этой выдающейся филосовской притчи.
”В девять часов утра на него надели пальто и шубу, окутали его шалью и повезли в карете к доктору. Он стал лечиться”.А, что же сам Антонпалычъ? Ведь это зрелое произведение зрелого мастера можно сказать совершенно выбивается из т.с.
мейстрима его литературной продукции. Это один из его редких сугубо медицинских рассказов, да?
А, Антонпалычъ весь в хлопотах. В кои-то веки обретя наконец собственное
гнёздышко в новоприобретённом Мелихове, он не знает ни минуты покоя.
«В Мелихове у Антона Павловича, вероятно, от переутомления расходились нервы – он почти совсем не спал. Стоило ему начать забываться сном, как его «дергало». Он вдруг пробуждался, какая-то странная сила подбрасывала его на постели, внутри у него что-то обрывалось «с корнем», он вскакивал и уже долго не мог уснуть. Но, как бы ни было, приезд Лики и Потапенко сильно развлекал его.» Обыкновенно случалось так, что когда он и Лика приезжали в Мелихово, то Лика садилась за рояль и начинала петь входившую тогда в моду «Валахскую легенду» Брага.» В этой легенде больная девушка слышит в бреду доносящуюся до нее с неба песнь ангелов, просит мать выйти на балкон и узнать, откуда несутся эти звуки, но мать не слышит их, не понимает ее, и девушка в разочаровании засыпает снова.» Антон Павлович находил в этом романе что-то мистическое, полное красивого романтизма. Я упоминаю об этом потому, что романс имел большое отношение к происхождению его рассказа «Черный монах».» Сижу я как-то после обеда у самого дома на лавочке, и вдруг выбегает брат Антон, как-то странно начинает ходить и тереть себе лоб и глаза. Мы все уже привыкли к его «дерганьям» во сне, и я понял так, что это его «дернуло» и он выскочил в сад, не успев еще хорошенько прийти в себя.
- Что, опять дернуло? – спросил я.
- Нет, - ответил он. – Я видел сейчас страшный сон. Мне приснился черный монах.
Впечатление черного монаха было настолько сильное, что брат Антон еще долго не мог успокоиться и долго потом говорил о монахе, пока, наконец, не написал о нем свой известный рассказ.»
Впрочем, он всегда очень негативно реагировал на какие бы то ни было параллели между автором и лирическим героем этого своеге рассказа. Но, вся штука в том, что Чехов всегда был
реалистом. От корней волос и до кончиков ногтей. Никакой метафизики. А тут на тебе...
Я всегда говорил, что наше сознание существует исключительно в тексте, да... Не
эго, а именно со_знание. В 1892 г. в России выходит перевод книги Ц. Ломброзо "Гениальность и помешательство". "Говорят же теперь ученые, что гений сродни умопомешательству" - помните эту фразу, вложенную Антонпалычем в уста своего героя? А, вышеупомянутая "Валахская легенда"? Под воздействием книги Ломброзо герой начинает осмыслять и музыкальный текст "Серенады" Брага: "девушка больная воображением, слышала в саду какие-то таинственные звуки, до такой степени прекрасные и странные, что должна была признать их гармонией священной, которая нам, смертным, непонятна и потому обратно улетает в небеса" (Чехов VIII, 232-233). И, наконец, последняя капля, которую автор пролил на интересующий нас текст. Эта капля - "Руководство к плодоводству для практиков" Н. Гоше... В предисловии к "Руководству" его автор пишет: "Любовь к плодоводству и симпатия ко всем тем, которые им занимаются, не раз были причиною того, что я говорил подчас слишком резко; признаюсь, что в подобных вещах очень трудно быть сдержанным".
При чтении Чехова очень часто возникает ощущение окутывающего тебя безумия. В "Чёрном монахе" оно достигает своего апофеоза. Здесь безумие окружающих накладываясь на безумие главного героя, собственно и порождает тот самый образ. Образ монаха.
Монах говорит герою: "Без вас, служителей высшему началу, живущих
сознательно и свободно, человечество было бы ничтожно; развиваясь естественным порядком, оно долго бы еще ждало конца своей земной истории. Вы же на несколько тысяч лет раньше введете его в царство вечной правды - и в этом ваша высокая заслуга" (Чехов VIII, 242)
Как писал Лев Шестов в "Творчестве из ничего": "В "Черном монахе" Чехов рассказывает о новой действительности и таким тоном, как будто сам недоумевает, где кончается действительность и начинается фантасмагория.
Черный монах влечет молодого ученого куда-то в таинственную даль, где должны осуществиться лучшие мечты человечества. Окружающие люди называют монаха галлюцинацией и борются с ним медицинскими средствами - бромом, усиленным питанием, молоком.
Сам Кобрин не знает, кто прав. Когда он беседует с монахом, ему кажется, что прав монах, когда он видит пред собой рыдающую жену и серьезные, встревоженные лица докторов, он признается, что находится во власти навязчивых идей, ведущих его прямым путем к помешательству".
Кобрин не знал, но создавший его писатель, имхо, прекрасно это понимал. Другое дело, что выразить свою мысль иначе он не мог по целому ряду причин, возможно, сугубо личного свойства, да...
Психоаналитик, лингвист-структуралист Жак Лакан утверждал, что при диалоге двух субъектов незримо присутствуют социальные законы, культурные нормы, характерные для данного общества. Эти нормы не позволяют сообщить истину, если истина противоречит усвоенному закону (социальным нравственным и культурным нормам, т.е Супер-эго). На страже истинного сообщения всегда стоит цензура социального происхождения.
В процессе говорения вытеснение проявляет себя как несоответствие между означающим и означаемым ( то есть несоответствие между словесным символом и истинной идеей). И тем не менее, по Лакану, истина все равно сообщается, но сообщается ”между строк”. Истину открывают символы. Символ - это нечто, представляющее что-то другое. В самом распространенном случае такими символами выступают ошибки речи и оговорки, а так же метафоры.
Пока всё...
с уважением, С.