Спектр

Здравствуйте)
Интересно определить тип препарата, который мог быть использован в эпизоде описанном П.Д. Успенским в книге "В поисках чудесного". Для лучшее понимания вопроса - событие происходило в 1916 году, вот его полное описание

"Однажды Гурджиев сказал, что хочет провести опыт по отделению личности от сущности. Всех нас это очень заинтересовало, так как он уже давно обещал "опыты", но до сих пор их не было. О методах я рассказывать не буду, а просто опишу людей, которых он избрал для опыта в первый вечер. Один был уже не молод; это был человек, занимавший видное положение в обществе. На наших встречах он часто и много говорил о себе, о своей семье, о христианстве, о событиях текущего момента, связанных с войной, о всевозможных "скандалах", которые вызывали у него сильнейшее отвращение. Другой был моложе; многие из нас не считали его серьёзным человеком. Очень часто он, что называется, валял дурака или вступал в бесконечные формальные споры о той или иной детали системы безотносительно к целому. Понять его было очень трудно: даже о простейших вещах он говорил беспорядочно и запутанно, самым невероятным образом смешивая всевозможные точки зрения и слова, принадлежащие разным категориям и уровням.

Пропускаю начало опыта. Мы сидели в большой гостиной; разговор шёл как обычно.

— Теперь наблюдайте, – прошептал мне Гурджиев. Старший из двух, который с жаром о чем-то говорил, внезапно умолк на середине фразы и казалось, утонул в кресле, глядя прямо перед собой. По знаку Гурджиева мы продолжали разговаривать, не обращая на него внимании. Младший стал прислушиваться к разговору и наконец заговорил сам. Мы переглянулись. Его голос изменился. Он рассказывал нам о некоторых наблюдениях над собой, говоря при этом просто и понятно, без лишних слов, без экстравагантностей и шутовства. Затем он умолк и, потягивая папиросу, как будто о чем-то задумался. Первый продолжал сидеть с отсутствующим видом.

— Спросите его, о чём он думает, – тихо сказал Гурджиев.

— Я? – услышав вопрос, он поднял голову, как бы очнувшись. – Ни о чём.

Он слабо улыбнулся, как будто извиняясь или удивляясь тому, что кто-то спрашивает его, о чём он думает.

— Как же так, – сказал один из нас, – ведь только что вы говорили о войне, о том, что случится, если мы заключим мир с немцами; вы продолжаете придерживаться своего мнения?

— По совести, не знаю, – ответил тот неуверенным голосом, – разве я говорил что-нибудь такое?

— Конечно; вы только что сказали, что каждый обязан об этом думать, что никто не имеет права забывать о войне, что каждый обязан иметь определённое мнение – "да" или "нет", за войну или против неё.

Он слушал, как будто не понимая, о чём говорит спрашивающий.

— Да? Как странно, я ничего об этом не помню.

— Но разве вам самому это не интересно?

— Нет, ничуть не интересно.

— И вы не думаете о том, какие последствия будет иметь происходящее, какими будут его результаты для России, для всей цивилизации?

Он с видимым сожалением покачал головой.

— Не понимаю, о чём вы говорите. Меня это совсем не интересует, я ничего об этом не знаю.

— Ну, хорошо; а перед тем вы говорили о вашей семье. Не будет ли вам лучше, если они заинтересуются нашими идеями и присоединятся к работе?

— Да, пожалуй, – опять раздался неуверенный голос. Но почему я должен об этом думать?

— Да ведь вы говорили, что вас пугает пропасть, как вы выразились, растущая между вами и ними.

Никакого ответа.

— Что вы думаете об этом теперь?

— Я ничего об этом не думаю.

— А если бы вас спросили, чего вам хочется, что бы вы сказали?

Опять удивлённый взгляд.

— Мне ничего не нужно.

— И всё-таки, чего бы вам хотелось?

На маленьком столике подле него стоял недопитый стакан чаю. Он долго смотрел на него, как будто что-то обдумывая, затем дважды посмотрел вокруг, снова взглянул на стакан и произнёс таким серьёзным тоном и с такой серьёзной интонацией, что мы все переглянулись:

— Думаю, мне хотелось бы малинового варенья!

— Зачем вы его спрашиваете? – прозвучал из угла голос, который мы с трудом узнали. Это говорил второй "объект" опыта. – Разве вы не видите, что он спит?

— А вы? – спросил один из нас.

— Я, наоборот, пробудился.

— Почему же он заснул, тогда как вы пробудились?

— Не знаю.

На этом опыт закончился. На следующий день никто из них ничего не помнил. Гурджиев объяснил нам, что у первого всё, что составляло предмет его обычного разговора, тревог и волнений, заключалось в личности. И когда личность погрузилась в сон, ничего этого практически не осталось. В личности другого было много чрезмерной болтовни; однако за личностью стояла сущность, знавшая столько же, сколько и личность, и знавшая это лучше; и когда личность заснула, сущность заняла её место, на которое имела гораздо больше права.

— Заметьте, что против своего обыкновения он говорил очень немного, – сказал Гурджиев, – но он наблюдал за вами и за всем происходящим, и от него ничего не ускользнуло.

— Какая же ему от этого польза, если он ничего не помнит? – спросил кто-то из нас.

— Сущность помнит, – ответил Гурджиев, – забыла личность. И это было необходимо, иначе личность исказила бы всё и всё приписала бы себе. "

Какое средство для этого могло быть использовано?