Отправлено 13 Ноябрь 2010 - 03:41
Почитываю старые и не очень ветки форума, я то и дело в исповедях "пациентов" натыкаюсь на проблемы, проблемы, бесконечные проблемы с родственниками. Иногда они обозначены красной линией, иногда проходят контрапунктом, иногда вообще по касательной. Но в большинстве случаев очевидно, что поведенческие проблемы, приводящие в психушку, связаны именно с родителями или с мужьями/жёнами и детьми.
Да, тут надо оговориться, что речь идёт о случаях, когда у пациента нет ни видений, ни голосов, ни бреда, ни прочих столь же явных проявлений психических расстройств, требующих неотложного вмешательства.
Речь идёт именно о психологических проблемах, которые почему-то диагностируются как психиатрические.
А психологические проблемы как раз и "завязаны" на родственных отношениях.
И вот врачи-психиатры беседуют с родственниками, которые в подавляющем большинстве случаев являются причиной возникновения проблем.
Как? И о чём? И что в данном случае можно вообще почерпнуть из разговора с родственниками?
--------------------------------------------------------------------------------------------
У меня есть конкретные примеры: как свои, так и чужие.
В психушке мы близко сошлись с чудесной армянской женщиной Л. Она, как и я, филолог, закончила Ереванский универ (там был один из лучших филфаков бывшего Союза). Хорошо сошлись и наши мамы - мы с Л. были единственными, к кому мамы приезжали каждое посещение с огромными мешками с провизией. Вот мы устраивались двумя семьями и задавали настоящие пиры - вы все понимаете, как и в каких количествах готовят армянские мамы. Ну и моя не отставала)))).
Л. работала кондитером. Когда нас уже стали отпускать домой, она после "отпуска" притащила медовик собственного производства - мне жаль тебя, уважаемый читатель, потому что ты такого никогда не попробуешь. Такого уже не попробую и я. Но об этом ниже.
После выписки мы созванивались, и даже встречались - на Новый год и на Пасху. Общение было радостным, разговоры долгими.
Л. мне не говорила про свой диагноз, но, кажется, в её случае ставят шизофрению (потому что на маниакально-депрессивный это не похоже): первый раз её госпитализировали в 36 лет, потом в 38 - как раз тогда мы с ней познакомились. Я не специалист, но её увозили в психушку с диким возбуждением - она рвалась, металась, бредила. При этом она говорит, что, пока рвёт и мечется - помнит себя, потом - нет.
Почему у неё снесло крышу в первый раз - я не поняла, но второй раз был очевиден: она влюбилась. Первый раз в жизни. И, ослушавшись мамы - армянской мамы, для которой главная гордость в жизни - послушность дочерей, их готовность делать то, что скажет мама - после работы не вернулась домой, а поехала переспать с "любимым". Наутро её отвезли в Кащенко.
Нет, я не говорю, что госпитализация была не нужна: меня в ту же Кащенку привезли под утро следующего дня, и я прекрасно помню, что Л. не давала мне спать - рвалась и кричала на вязках.
Но. Психика Л. не выдержала вот этого разрыва между желанием быть "послушной девочкой" и потребностями взрослой женщины, которая так и не пережила пубертата. Да, оказалось, что Л. именно не пережила пубертата. Во время наших разговоров выяснилось, что она не влюблялась никогда. В 14 лет её не тревожили зыбкие девичьи мечты: она твёрдо знала, что это не одобряется мамой. В 22 года, после окончания универа, ей привели жениха и сказали, что она выходит замуж. И она безропотно вышла замуж. Конечно, от неё ждали рождения ребёнка. А у неё случился выкидыш. Не медля ни минуты, она снова забеременела. И снова выкидыш. И даже после этого никто не задумался, что нужно как-то выяснить причину: лечиться по части гинекологии - позор. Весь Ереван показывал бы пальцем. Поэтому она снова забеременела - как можно скорее, снова и снова пытаться! И ещё четыре выкидыша, один за другим.
"Неужели никому не пришло в голову, что тебя надо показать доктору, свозить "на воды", да просто дать передышку длиной хотя бы в год?" - недоумевала я. "Нет", - невозмутимо отвечала мне Л.
Муж позвонил в Москву и сказал маме Л., чтоб она забрала Л. взад. Именно так: он не сказал Л., что разводится с ней, а перетёр со свекровью на предмет того, что её дочь ему не нужна, потому что не рожает.
Мама приехала и забрала Л. в Москву. Л. работала, приходила домой, жила жизнью большой армянской семьи. Того, что называется "своей" жизнью, у неё не было никогда. Потом в 36 лет её госпитализировали.
После Кащенки семья решила, что это от отсутствия в жизни удовлетворения простых физиологических потребностей. И Л. сосватали. Поскольку Л. была далеко не розан уже, то армянские свахи приводили, разумеется, второй сорт армянских мужчин: небогатых, разведёных - выбраковку, в общем, какой и сама Л. являлась в их глазах. Но Л. не хотела второсортных армянских мужчин, она хотела чувств, которых у неё никогда в жизни не было - и она начала подозревать, что не будет. Но армянские свахи были неумолимы. Одна их них, приведя "своего" кандидата в женихи, который Л. тоже не понравился, прямо сказала ей: "Милочка, к тебе не стоит очередь. Бери, что дают." И Л. согласилась.
А потом на новой работе влюбилась - влюбилась в банального суетливого потаскуна: в общем, у неё начался пубертат. Поздно, в 38, но начался. Чем кончилась её попытка устроить своё собственное счастье - я уже написала.
И вот семь месяцев после психушки мы разговаривали, и я понимала, что она всё ещё любит того своего начальничка бывшего. Я открывала ей глаза. Я рассказывала ей, что со всеми такое происходит в 14 лет. А она плакала и не хотела смириться. И всё мечтала о своём единственном, связала ему носки и отвезла даже: вместе с мамой, разумеется. На Пасху она попросила меня "отмазать" её от мамы: она хотела пригласить любимого в кино - и почему-то не сомневалась даже, что он пойдёт на зов - и просила меня, чтоб я наврала её маме о том, что это она со мной идёт в кино. Когда я отказалась, она заплакала и сказала:"Понимаешь, я НИ РАЗУ не была в кино с любимым!"
Дорогой читатель, я не знаю, понимаешь ли ты, насколько это страшно: в 39 лет понять, что ни разу не сидел в полутёмном кинозале, держась за руки с предметом любви.
Я говорила ей, что он и думать про неё забыл. Она не верила, конечно. Возражала:"Он меня замуж звал!" - "Милая, - отвечала я. - Ты же по сути целочка, хоть и была замужем. А целочку можно к по"бушкам склонить, только пообещав жениться. И он это прекрасно знает." Но со мной жарко - в чисто армянской манере - спорили. И ещё мне признавались, что я - единственная подруга "со стороны", потому что семья считала, что может удовлетворить все потребности в человеческих отношениях: есть же сёстры, подруги-то зачем?
И вот по прошествии семи месяцев после нашей выписки из психушки она снова там оказалась. Мне сказал об этом её отец, когда я, ни о чём не подозревая, позвонила Л. "на поболтать". Как выяснилось позже, если б взяла трубку её мать - я бы никогда не узнала о том, что случилось.
Потому что вечером этого же дня её мать объявилась на том конце провода. И начала на меня ОРАТЬ. Она орала, чтоб я забыла всё, что наговорил мне отец (отец мне ничего не сказал, кроме того, что Л. неделю в больнице и спрашивал, как у меня дела и как я себя чувствую - это было всё). Она орала, чтоб я не ходила к Л. в больницу. И тому подобное.
О том, как чувуствует себя Л., я узнавала от медсестры в том отделении. Пойти к Л. я так и не решилась: я знала, что скрыть от матери она ничего не сможет и что меня в этом случае опять ждёт полная |****| огурцов.
По выписке Л. я ей позвонила. Трубку взяла её восьмилетняя племянница. Я попросила позвать Л. Девочка сказала, что даст трубку бабушке. Мать Л. не дала поговорить мне с Л., наврав, что она уехала.
Недели через три Л. позвонила мне сама, улучив момент, когда никого не было дома. Но дома не было никого ровно три минуты, а потом пришла её младшая сестра и так орала на армянском, что в трубке пикало.
Л. отстояла своё право поговорить со мной. Она сказала мне, что её мама, сёстры и её мужчина считают, что я вредно на неё влияю. Что после разговоров со мной она какая-то "не такая".
Л. рассказала, что она таки сбежала к своему любимому. И повесть оказалась печальной. Плакать Л. на нейролептиках не может, но плаксивым голосом она рассказала, как она в тот день побежала в его офис, как он даже не вышел, а на её напоминание по телефону о том, что он обещал жениться и что вот она решилась, он повесил трубку и больше её не поднял. Потом начался вовсе уж ненужный сюр с милицией и забиранием в психушку из ментовки.
Л. повторяла только одно:"Как же ты была права! Как же ты была права! Я хочу с тобой увидеться, я хочу поговорить с тобой!"
И я понимаю её желание, когда первая любовь терпит крах - об этом надо с кем-то поговорить. С кем-то, кто пережил то же самое.
Но её никто не пустит на встречу со мной. Мы договорились, что она улучит момент, позвонит мне, и мы договоримся о встрече: гулять её одну отпускают пока.
Но вот прошёл месяц, а она не звонит: видимо, памятуя о тех трёх минутах, когда Л. осталась одна, её больше не оставляют даже на эти несчастные три минуты.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------
Это была вставная новелла о Л.
Но вопрос у меня всё тот же: вот что психиатры могут вынести из разговора с матерью Л? Она ведь не расскажет о том, как отдавали-забирали, как вещь. О том, что любые связи, кроме семейных, считает излишними - даже если общение с кем-то на стороне доставляет Л. радость и удовольствие. О том, что спокойно наблюдала у дочери шесть выкидышей подряд, не встав на защиту её здоровья, а только усугубив ситуацию своим молчанием. Молчанием трагической матери, которая родила "бракованую" дочь.
Это не семья, это мафия. Опекающая, заботящаяся, но не признающая право человека на свою жизнь, отличную от той, которую они ему придумали.
И надо ли удивляться, что человек сходит с ума?
Да, в последний раз, когда Л. месяц не могли вывести из острого состояния, её мать подписала согласие на электрошок. Л. сделали 7 процедур. Мой муж откомментировал это так: "С ума они её уже свели, теперь осталось физически уничтожить".
Если кто-то из психиатров дочитал до конца - я бы очень хотела услышать мнение.